И прольется кровь - Ю Несбё

– Нет, – простонала она. – Ты не должен!

– Лея…

– Нет! Мы… я не могу. Отпусти меня.

Я отпустил ее.

Она вылезла из койки, встала посреди комнаты, тяжело дыша, и со злостью посмотрела на меня.

– Я подумал… – сказал я. – Прости, я не хотел…

– Хватит, – тихо ответила она. – Этого не было. И это больше не повторится. Никогда. Ты понимаешь?

– Нет.

Она выдохнула с длинным дрожащим стоном:

– Я замужем, Ульф.

– Замужем? Ты вдова.

– Ты не понимаешь. Я не просто замужем за ним. Я замужем за… за всем. За всем вокруг. Ты и я – мы принадлежим к двум разным мирам. Ты живешь, торгуя наркотиками, а я – верующий звонарь. Я не знаю, ради чего живешь ты, но я живу ради этого и ради своего сына. Только это имеет значение, и я не собираюсь позволить… глупой, безответственной мечте уничтожить все. У меня нет на это средств, Ульф. Понимаешь?

– Но я же говорил, что у меня есть деньги. Посмотри за доской вон там, у шкафа, это…

– Нет, нет! – Она зажала уши ладонями. – Не хочу слушать, и не нужны мне никакие деньги! Я хочу иметь то, что имею, и больше ничего. Мы больше не можем встречаться, я больше не хочу встречаться, это все… это все ерунда и неправильно, и… и теперь я пошла. Не приходи ко мне. А я не приду к тебе. Прощай, Ульф. Всего тебе хорошего.

В следующий момент, когда она вышла из хижины, я уже начал сомневаться, действительно ли все произошло на самом деле. Да, она поцеловала меня, боль в щеке не лгала. Но тогда, значит, и другое было правдой – она сказала, что больше никогда не хочет меня видеть. Я поднялся, вышел на улицу и увидел, как она в лунном свете бежит к деревне.

Конечно, она ушла. Кто бы этого не сделал? Я бы точно сделал, причем намного раньше. Но ведь теперь я действительно убегал. У нее не было средств, чтобы сбежать, а вот я обычно сбегал, потому что у меня не было средств оставаться. И о чем я, собственно говоря, думал? Что такие, как мы, сможем быть вместе? Нет, я так не думал. Возможно, видел во сне, наш мозг производит иногда фантастические картины. Пора просыпаться.

Снова раздались раскаты грома, на этот раз немного ближе. Я посмотрел на запад. Где-то там вдали выстроилась башня из свинцово-серых облаков.

«Что он уже в пути. Что он приезжает сюда и убивает нас».

Я вернулся в хижину и прислонился лбом к стене. В сны я верил так же мало, как в богов. Я больше верил в любовь наркоманов к своим наркотикам, чем в любовь людей друг к другу. Но я верил в смерть. Я знал, что это обещание будет выполнено. Я верил в девятимиллиметровую пулю, летящую со скоростью тысяча километров в час, и в то, что жизнь – это время между тем мигом, когда пуля вылетает из ствола, и тем, когда она проходит через твой мозг.

Я вынул из-под кровати моток веревки и привязал один ее конец к дверной ручке, а второй – к толстой опоре между койками, прочно приколоченной к стене. Я натянул веревку. Вот так. Потом я лег и уставился на доски в основании койки над моей головой.

Глава 13

Дело было в Стокгольме. Давным-давно, еще до всего. Мне исполнилось восемнадцать лет, я приехал на поезде из Осло. В одиночестве я гулял по улицам острова Сёдермальм, бродил по траве в Дьюргордене и болтал ногами, сидя на причале и разглядывая Королевский дворец. Я знал, что свою свободу ни на что не променяю. Потом я нарядился в то немногое, что у меня было, и отправился в Драматический театр, потому что был влюблен в норвежскую девушку, которая играла Сольвейг в «Пере Гюнте».

Она была на три года старше меня, но на одной вечеринке я заговорил с ней. Наверное, я отправился в Стокгольм по этой причине. Большей частью по этой. В пьесе она была хороша, она говорила на шведском, как на родном, – по крайней мере, так мне казалось. И она была прекрасной и недостижимой. И все же во время спектакля моя влюбленность увяла. Может, потому, что она не могла соперничать с днем, который я провел в Стокгольме. Может, потому, что мне было восемнадцать и я уже влюбился в рыжеволосую девушку, сидевшую впереди меня.

На следующий день я купил травку на площади Сергельсторг. Я пошел в Кунгстредгорден, где вновь повстречал ту рыжеволосую девушку. Я спросил ее, понравился ли ей спектакль, но она только пожала плечами и показала мне, как крутят косяки по-шведски. Ей было двадцать, она приехала из Эстерсунда и жила в маленькой квартирке на Уденплан. Неподалеку находился недорогой ресторан под названием «Транан», где мы ели жареную селедку с картофельным пюре и запивали пивом средней крепости.

Оказалось, что она вовсе не та девушка, которая сидела передо мной: она никогда не бывала в Драматическом театре. Я прожил у нее три дня. Она работала, а я только бродил по улицам и дышал запахом лета и города. Когда я ехал домой, то смотрел в окно и думал о своем обещании вернуться. И в это время меня впервые посетила самая грустная в мире мысль: обратной дороги нет. «Сейчас» превратится в «тогда», «сейчас» превращается в «тогда» в чертовом круговороте, и обратного хода у этого проклятого круговорота, который мы называем жизнью, нет.

Я снова проснулся.

В дверь скреблись. Я повернулся на койке и увидел, как дверная ручка ходит вверх-вниз.

Она передумала. Она вернулась.

– Лея?

Мое сердце дико застучало от восторга, я сбросил с себя одеяло и свесил ноги на пол.

Ответа не последовало.

Это не Лея.

Это мужчина. Мощный или разозленный мужчина, потому что от силы, с которой он дергал за ручку, начали трещать крепления койки.

Я взял прислоненную к стене винтовку и направил ее на дверь.

– Кто там? Что надо?

Ответа по-прежнему не было. Но что они могли ответить? «Мы прибыли устранить тебя, так что, будь добр, открой»? Веревка дрожала, как фортепианная струна, а в двери образовалась щель. Достаточно большая для того, чтобы приставить к ней дуло револьвера и…

– Отвечай или я стреляю!

Звук был такой, будто доски, из которых сколочена койка, орут от боли, когда из дерева миллиметр за миллиметром выдирают большие гвозди. А потом я услышал щелчок, как будто зарядили револьвер.

Я нажал на курок. Еще раз. Еще раз. И еще раз. Три пули из магазина плюс одна из патронника вылетели наружу.

После этого стало совсем тихо.

Я затаил дыхание.

Черт! В дверь снова стали скрестись. Дверную ручку с грохотом вырвали из двери. Потом раздалось громкое жалобное мычание и такие же щелчки. И я наконец узнал их.

Я вынул пистолет из-под подушки, ослабил веревку и открыл дверь.

Олень ушел недалеко, я увидел, что он лежит в вереске метрах в двадцати от хижины в направлении деревни, словно инстинктивно искал помощи у людей, а не в лесу.

Я подошел к нему.

Он лежал неподвижно, лишь немного шевелил головой. Дверная ручка все еще находилась у него в рогах. Чесание. Он чесал рога о дверь хижины и зацепился ими за ручку.

Олень опустил голову на землю и посмотрел на меня. Я понимал, что во взгляде его не было мольбы, что это я углядел в них мольбу. Я поднял пистолет и увидел свое отражение в его влажных глазных яблоках.

Что там говорила Анита? «Ты застрелишь зеркальное отражение». Одинокий олень, убежавший из стада и отыскавший себе этот приют, но все равно окончивший свои дни, – не я ли это?

Я не смог нажать на курок. Конечно, я не смог.

Я закрыл глаза. Плотно. Подумал о том, что будет после. И о том, чего не будет. Больше не будет слез, больше не будет страха, не будет раскаяния, чувства вины, утешения, тоски, чувства потери и осознания, что ты не сумел воспользоваться ни одним из предоставленных тебе шансов.

Я нажал на курок. Дважды.

Потом я вернулся в хижину.

Я лег на койку. Поцелуй и смерть. Поцелуй и смерть.

Через пару часов я проснулся с головной болью и шумом в ушах и понял, что это оно самое. Гравитация притягивала мое тело, высасывая свет и надежду. Черная дыра. Но меня засосало еще не так глубоко, чтобы я не смог выбраться, надо было только поспешить и ухватиться за спасательный круг. Это всего лишь отсрочка, и, когда я снова буду тонуть, темное время станет еще темнее и длиннее. Но сейчас мне требовалась эта отсрочка.

В отсутствие принца Валиума я схватил единственный из имевшихся у меня спасательных кругов: я открыл бутылку со спиртным.

Глава 14

Спирт, возможно, смыл самый черный мрак, но он не смог вымыть Лею из сердца и памяти. Если я не понимал этого раньше, то теперь знал: я по-идиотски безнадежно и беспомощно влюблен. Опять.

Но на этот раз все было иначе. Впереди меня не сидел никто, кого я мог бы предпочесть ей. Существовала только она. Я хотел заполучить слишком религиозную женщину с ребенком, со шрамом и свежеутопшим мужем. Лея. Девушка с волосами цвета воронова крыла, с синим сиянием во взгляде и выгнутой спиной. Девушка, которая говорила медленно и задумчиво, но без лишних намеков. Женщина, которая видела тебя таким, каков ты есть, и принимала тебя. Принимала меня. Всего лишь…